Наталья Сажина, okolo.ru
БИТЛЗ, ВИННИ ПУХ И ПОДНЕБЕСНАЯ
Этот спектакль Юрий Погребничко поставил вместе с актрисой театра Лилией Загорской. Они назвали его"спектаклем для взрослых по сказке «Винни Пух». Текст произведения Милна претерпел минимум изменений. Только добавлен текст аутотренинга с классическим «Я спокоен, я абсолютно спокоен…» да иногда врывается в нежную сказочную ткань недавняя реальность, выраженная голосом Леонида Ильича Брежнева, поздравляющего с 250-летием Академии наук всех «дорогих товарищей и зарубежных гостей». Особое внимание следует уделить китайскому четверостишию, так часто повторяемому Пятачком, которое даже вынесено в программу спектакля.
Над горой Ли дождь и туман,
в реке Че - прибывает вода.
Вдали от них я не знал покоя от тоски!
Я побывал там и вернулся…
ничего особенного!
Над горой Ли дождь и туман,
в реке Че - прибывает вода.
О том, почему добавлено это стихотворение, позвольте поразмыслить позже, а сейчас обратимся к сценографии и костюмам.
Спектакли Юрия Погребничко всегда оформлены минимальными средствами, даже как-то бедно. Другого слова просто не подобрать! Вот и Винни Пух и иже с ним живут на фоне белёной каменной стены, за желёзной решеткой, справа — шкафы, на которых кто-то повесил портреты солистов группы «Битлз», слева — почтовый ящик, как единственный знак связи с внешним миром. На стене висят пять портретов: четверо это, конечно же, битлы, а пятым сюда повесили портрет всё того же Л. И. Брежнева. Обстановка не то тюрьмы, не то лагеря. Вот слева и столик сторожа, и стенд с ключами, которые так никому и не будут выданы. Здесь же и ворота, через которые может ходить только охранник. Отодвинул железный прут — вышел, проверил почтовый ящик — писем как всегда нет, таким же манером вошёл обратно. У стены проходит железная дорога, вернее, она только обозначена: одним-единственным рельсом, тянущимся из кулисы в кулису. Время от времени «проходит» поезд, герои прерывают свои беседы и застывают, словно давая дорогу этому составу, который никогда не остановится на их станции. ..
Место действия вроде бы читается по всем признакам, его в начале спектакля даже обозначат устно: Сторож произнесёт «Я сторож в клинике, меня часто посещают видения и призраки». Но в постановке важно не конкретное место, — клиника для душевнобольных, тюрьма, лагерь или что-то ещё, — а атмосфера несвободы внутренней и внешней, царящая в любом из вышеперечисленных мест.
Одежда героев такая же условная, как и окружающая их декорация. Сторож, он же Кристофер Робин (артист А. Тришкин), одет в потёртую ушанку, ватник с оборванными рукавами, старые штаны и такие же ботинки, сапоги, которые иногда заменяются валенками. Главный герой Винни Пух (Ю. Кантомиров) носит нелепую повязку на голове, залатанный комбинезон бледно-зелёного цвета, в карманах которого всегда есть, чем подкрепиться. Очень Маленькое Существо Пятачок (Л. Загорская) в широкой юбке, белой блузе и безрукавке, на спине которой начертан китайский иероглиф. Особого внимания заслуживает костюм Совы (Е. Кобзарь). Эта манерная и томная героиня появляется на сцене в белом одеянии, состоящем из корсета и доходящих до колена шортах, сшитых из множества оборок. Длинные бусы, митенки, кокетливое пёрышко — украшение на голове, волосы, уложенные волнами — всё говорит о стиле модерн. Рядом со столь изысканной героиней найдётся место и Кролику (В. Богданов) в смешной белой шапочке и тёмном стариковском пальто, и Иа-Иа (А. Зотов) в вязаных белых перчатках и вязаной же кофте, будто сложенной из частей старых свитеров и безрукавок. Вот такая странная компания слушает здесь песни «Битлз».
Именно песни «Битлз» да невинная игра в Винни Пуха для героев есть спасение от отчаяния и сумасшествия. Оказывается, прожить жизнь медвежонка с опилками в голове или старого ослика, любящих английские песни, гораздо лучше, чем человека без права на что-то личное, заключённого «без права переписки». И чем беспечнее становится игра, тем очевиднее становится безысходность положения играющих. Они могут казаться сумасшедшими, эти герои, но их трогательная вера в ими же самими придуманные события даёт надежду на то, что всё-таки возможен уход от банальной и скучной реальности. Сели на рельсы, послушали Леонида Ильича — и опять играют. То домик для Иа-Иа строят, то в «искпедицию» отправляются. Ну занялись на пару минут аутотренингом: подняли — опустили руки, изобразили расслабленность. У них свой аутотренинг: все герои время от времени ходят с руками, с ладонями, обращёнными вверх. Классическая поза для вхождения в нирвану. Вот у них и статуя Будды в углу, незаметно так, ненавязчиво.
Можно не придать никакого значения этому «предмету интерьера», но если соединить её со стихотворением, поднятыми руками и припомнить минимум из китайской философии, то станет понятно очень многое из происходящего на сцене. Целью этих людей становится духовное освобождение, состояние духа, которое отражает окружающую действительность как гладкая, невозмущённая ветрами гладь озера. Да, «за нашим лесом есть ещё лес, а за ним ещё и ещё» — так рассуждают герои в финале спектакля, но вот только… путь туда закрыт. И остаётся возрождаться своими, домашними средствами: горшочком и шариком на день рождения, поиском Северного полюса, охотой на Слонопотама да песнями в исполнении Джона Леннона. А достигнув всеми этими средствами душевного покоя, понять, что можно найти что-то хорошее и в своём мире. Ведь неизвестно, как там, в чужом…
Я побывал там и вернулся…
ничего особенного!
Над горой Ли дождь и туман,
в реке Че - прибывает вода.
И потому становится другой мир лишь мечтой, основой веры в то, что где-то возможна иная жизнь, иные законы. В очередной раз «вчера наступит внезапно», и вся прежняя жизнь неожиданно останется в том, уже прошедшем дне.
Наталья Сажина
Дина Годер, «Итоги»
«Театр ОКОЛО дома Станиславского». Или коротко: «Театр ОКОЛО». «Три „о“ хорошо звучит, — говорил режиссер. — Можно сказать: „Екалэ“. Простое короткое русское слово». Казалось, Погребничко продолжал ставить все тот же самый нескончаемый спектакль. Теперь его никто не подгонял, и он мог ограничиться одной-двумя премьерами в год, зная, что стоместный зал его театра всегда заполнят «свои» зрители. Впрочем, на полном зале он не настаивал и говорил, что одного-двух наблюдателей ему достаточно. Занимался лабораторной работой, увлекался дзен-буддизмом, его актеры практиковали йогу. Стал часто преподавать на Западе, и его театр полюбили в Европе. Смешной и трогательный романсовый микс, сделанный в традиционной эстетике Погребничко, получил на Эдинбургском фестивале престижный приз «Первый на фриндже».
Интервью он почти не давал, журналистам казался человеком мрачным и замкнутым, как это часто бывает с людьми, умеющими особенно смешно шутить. Сам досадовал: «Мне нельзя давать интервью, я плохо говорю, а значит, собеседник меня не понимает. Когда читаешь, возникает ощущение, что идиот расспрашивал идиота. Я не хочу беседовать с посторонними людьми, вот с актерами во время работы — другое дело. Там не надо объяснять с самого начала, от детского сада. Актеру я говорю „петушье слово“, и он меня понимает».
Погребничко никогда не был ни во что встроен: не подписывал петиций, ни за что не ратовал, ни к чему не призывал в перестроечные времена, не ругал и не хвалил наступившие за ними новые времена и не суетился. Он, как человек сугубо неофициальный, не посещал высоких приемов, повсюду ходил в джинсах и свитере, за границу брал с собой велосипед («Париж ведь город маленький. ..») и ни у кого ничего не просил. Его круг всегда казался скорее интеллигентским, близким к диссидентскому, чем традиционно театральным, всегда связанным с властью. Этой независимостью он был защищен как в прежние, так и в новые времена, равно предлагающие соблазны.
Казалось, что он не меняется, но он менялся. В замечательном спектакле «Вчера наступило внезапно…» по «Винни-Пуху» в 1990 году он первым в театре дал услышать щемящий и печальный звук уходящей эпохи — в то время, когда все продолжали посылать ей вслед проклятья. Здесь, в клинике, похожей на тюрьму, где сторожем — седой, небритый Кристофер Робин, а с ним — мужественный и простодушный Пух, влюбленная в него девушка-Пятачок, трепетная подзаборная интеллектуалка Сова и брюзгливый пенсионер Иа, рядом с облезлым «Уголком Ленина», под портретами «битлов» и под звук их песен, и старые анекдоты про Василь-Иваныча, и нечленораздельные вокзальные радиопризывы «Диспетчер Жуков, зайдите за талонами на сахар!», и даже косноязычие Брежнева, читающего к чему-то идиотский текст о юбилее Академии наук, вызывали теплое чувство
